Верую
По воскресеньям была особая тоска. Какая-то внутренняя, едкая… Максим физически ощупывал ее, гада: как будто неопрятная, не совсем здоровая женщина, бессовестная, с тяжелым запахом изо рта, перерыла его руками по всему телу — ласкала и тянулась к поцелуй. — Очередной раз! .. Она упала. — Ой! .. Господи… Пузырь: там же, где люди — томились, — издевалась жена Максима, Люда, недобрая, работящая женщина: она не знала, что такое тоска. — Почему грустно?
Максим Яриков теплым взглядом посмотрел на свою черноглазую жену… Он стиснул зубы. — Давай поклянемся, Налей, — она, видите ли, заходит тоской. Вы мастер баркер. Максим иногда пересилил себя — не ругался. Я хотел быть понятым. — Ты не поймешь. Почему я не могу понять? Объясни, я понял. — Вот вам все — руки, ноги.. и другие органы. Какой размер — другой вопрос, но все на месте, так сказать. У тебя болит нога — ты проголодался — ты готовишь ужин… Итак? — Мы будем.
Максим легко слез с сиденья (это был сорокалетний легкий мужик, злой и порывистый, он не мог утомиться на работе, хотя работал много), прошелся по комнате, и глаза его яростно блестели. Но у человека тоже есть душа! Вот оно, вот это больно! Максим указал на свою грудь. — Я не могу себе этого представить! Я просто чувствую, что это больно. — Больше нигде не болит? — Слушать!
Максим закричал. Если хочешь понять, слушай! Если ты сам родился головой, то хотя бы попробуй понять, что есть люди с душой. Я не прошу у тебя трешку на водку, а хочу… Дурак! — Максим совсем сломался, потому что вдруг ясно понял: он никогда не объяснит, что с ним случилось, его жена Люда никогда его не поймет. Никогда!
Он разрезал грудь ножом, вынул и показывает в ладонях душу, хочет сказать — потроха. Да и сам не верил в то-то и то-то — в кусок мяса.Поэтому все это пустые слова. Зачем себя раздражать? — Наконец, спросите меня: кого я ненавижу больше всего на свете? Я отвечу: люди, у которых нет души. Или она плохая. Говорить с тобой — это как биться головой о стену. — Ах, да! — Прочь из виду!
— Так почему ты такой злой, если у тебя есть душа? — А что, по-твоему, душа у пряника, что ли? Так она просто не понимает, почему я таскаю ее, у меня болит душа и поэтому я злюсь. Я нервничаю. — Ну, нервничай, черт с тобой! Люди ждут воскресенья и культурно отдыхают… Ходят в кино. А этот нервничает, видите ли. Пузырь. Максим остановился у окна, долго стоял неподвижно и смотрел на улицу. Зима. Морозильник.
Деревня дымит в холодное ясное небо сизым дымом – люди греются. Проедет бабка с ведрами на коромысле, даже за двойными рамами слышно, как под ее валенками скрипит плотный, крепкий снег. Собака тупо лает и замолкает — мороз. Люди дома, тепло. Разговаривают, устраивают ужин, обсуждают соседей… Едят-пьют, но и там мало веселья. Максим, когда тоскует, не умничает, никого ни о чем мысленно не спрашивает, чувствует боль и гнев.
И он ни на кого не обращает эту злость, не хочет никого бить по морде и не хочет душить себя. Ничего не хочу — вот где сволочь — майата! И я тоже не хочу лежать на месте в коллективе. А водку пить не хочу — не хочу, чтобы надо мной смеялись, противно. Случалось, что он пил… Пьяный вдруг начинал каяться в таких гнусных грехах, от которых становилось плохо и людям, и ему самому.
Однажды, пьяный, он ударился головой об стену в милиции, на которую были наклеены всевозможные плакаты, заревел — оказывается: он и еще один человек, вместе изобрели мощный двигатель размером со спичечный коробок и передали рисунки американцам. Максим понял, что это подлое предательство, что он «ученый власовец», попросился под конвоем в Магадан. И он определенно хотел пойти туда босиком. Почему вы отдали чертежи? — спросил сержант. — И кому!
Максим этого не знал, он знал только, что это «хуже Власова». И горько заплакал. В такое болезненное воскресенье Максим стоял у окна и смотрел на дорогу. Опять было ясно и морозно, и трубы шевелились. «Что же тогда? — сердито подумал Максим. — Так же было и сто лет назад. Что нового? И всегда будет. Идет мальчик, Ванька Малофеев сын… И я помню самого Ваньку, когда он ходил, как то, и я сам был таким. Потом эти получают свое. А у них свое… И все? За что?
Максим совсем заболел… Он вспомнил, что к Илье Лапшину приехал родственник его жены, и что этот родственник священник. Самая естественная поп-музыка — с волосами. У священника что-то такое было с легкими — он был болен. Я приехал лечиться. И барсучьим жиром его угостили, Илья достался ему барсучий. У священника было много денег, они с Ильей часто выпивали. Поп пил только алкоголь.
Максим ушел к Лапшиным. Илюха и священник просто сидели за столом, пили спиртное и разговаривали. Илюха был уже в движении — кивал и бормотал, что в это воскресенье, не в это, а в то воскресенье он сразу двенадцать барсуков принесет. — Мне не нужно так много. Мне нужно три хороших — толстых. — Я принесу двенадцать, а какие — выбирай сам. Моя работа — принести.
И вы уже выбираете, какой из них лучше. Главное, выздоравливай. а я тебе их двенадцать дам… Священнику было скучно с Илюхой, и он обрадовался, когда пришел Максим. — Что? — он спросил. «У меня душа болит», — сказал Максим. — Я пришел узнать: у верующих душа болит или нет? — Хочешь алкоголь? «Не думай, что я пришел специально выпить. Я, конечно, могу выпить, но я пришел не за этим. Мне интересно знать: болит у тебя душа или нет?» один стакан и графин воды Максиму: «Крути по вкусу».
Поп был крупный, шестидесятилетний мужчина с широкими плечами и огромными руками. Даже не верилось, что у него что-то с легкими у священника глаза ясные, умные. И смотрит он пристально, даже грубо. Такому человеку не кадилом махать, а от алиментов прятаться печали и печали — живые, дрожащие нити — распутать. Но — Максим это сразу почувствовал — с попом очень интересно. — Душа болит? — Болит. — Так. — Поп выпил и вытер губы жесткой скатертью, за угол.
«Начнем ехать издалека. Слушай внимательно, не перебивай. — Папа откинулся на спинку стула, погладил свою яйцо и радостно заговорила: — Как только появился род человеческий, так появилось и зло. Как появилось зло, так и появилось желание бороться с ним, то есть со злом. Добро появилось. Так что добро появилось только тогда, когда появилось зло. Другими словами, это зло — это хорошо, не зло — это не хорошо. Вы меня понимаете? — Ага. — Не заставляйте, потому что вы еще не запретили.
— Папа, видимо, любил так рассуждать — странно, далеко и безответственно. — Что такое Христос? Это воплощение добра, призванное уничтожить зло на земле. Уже две тысячи лет он присутствует среди людей как идея — для борьбы со злом. Илюха уснул за столом. «Две тысячи лет именем Христа уничтожено зло на земле, но конца этой войне не предвидится. Пожалуйста, не курите. Или выйти на вентиль и смолить. Максим потушил сигарету о подошву ботинка и продолжал с интересом слушать. — А легкие? попросил вежливости. — Больно, — кратко и неохотно объяснил священник.
Барсук помогает? — Помогает. Пойдем дальше, мой нюхательный сын… — Ты что? Максим удивился. — Я просил тебя не перебивать меня. — Я спрашивал про легкие… — Вы спрашивали: почему болит душа? Я рисую вам понятную картину мироздания, чтобы ваша душа обрела покой. Слушай внимательно и пойми.
Так идея о Христе возникла из желания победить зло. Иначе — зачем? Представь: хорошо выиграл. Христос победил… Но тогда — зачем он нужен? Необходимость в нем отпадает. Значит, это не что-то вечное, нетленное, а временное средство, вроде диктатуры пролетариата. Я хочу верить в вечность, в вечную великую силу и в вечный порядок, который будет. В коммунизм, что ли? — Что такое коммунизм? Вы верите в коммунизм? — Я не буду это делать.
Ты снова прерываешь! — Все вместе. Я не буду делать это снова. Только ты. говори чуть яснее. И не торопитесь. «Говорю ясно: хочу верить в вечное добро, в вечную справедливость, в вечную Высшую Силу, затеявшую все это на земле, хочу познать эту силу и хочу надеяться, что эта сила победит. Иначе что это? И? Где такая сила? Поп вопросительно посмотрел на Максима. — Она там? Максим пожал плечами: — Не знаю. — Я тоже не знаю. — Вот такие времена! .. — Вот они вдвоем. Я не знаю такой силы. Возможно, мне, человеку, не дано это знать, знать и понимать до конца.
Если так, то я отказываюсь понимать, что я здесь, на земле. Это именно то, что я чувствую, и ты со своей больной душой попал в нужное место: у меня тоже болит душа. Только ты пришел за готовым ответом, а я сам пытаюсь докопаться, но это море. И мы не можем налить его стаканами. И когда мы проглотим это дерьмо… — Поп отпил спиртного и промокнул губы салфеткой. «Когда мы пьем это, мы несемся из моря в надежде достичь дна. Но — рюмки, рюмки, сын мой! Круг замкнулся — мы обречены. — Прости…
Можно сделать замечание? — Продолжай .— Вы поп. интересный поп. А есть ли такие священники?» Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Так сказал известный атеист, он говорил очень верно никто не считал его богом. «Значит, если я правильно тебя понял, Бога нет?» — сказал я нет. Теперь скажу да, есть. Налей мне спирта, сынок, разбавь стакан двадцать -пять процентов воды и дай мне. Налей и ты сам. Налей, мой простой сын, и посмотрим дно!
Папа выпил. «Теперь я скажу, что Бог есть. Его имя — Жизнь. Я верю в это. Бог.Это строгий,сильный Бог,Он предлагает добро и зло вместе-это действительно рай.Почему мы решили,что добро должно победить зло?За что?Например меня интересует fo Помните, что вы пришли ко мне не для того, чтобы узнать правду, а для того, чтобы пить спиртное. А вы сидите тут, напрягая глаза, делая вид, что вам интересно слушать… Максим поерзал на стуле.
— Мне не менее интересно понять, что ведь нужен не алкоголь, а правда. И довольно интересно, в конце концов, определить: что правда? Душа привела тебя сюда или алкоголь? Видишь ли, я работаю над своей головой, а не просто жалею тебя, сиротка. Поэтому в соответствии с этим, боже мой, я говорю: болит ли душа? Хороший. Хороший! Хоть ты тронута, жизнерадостная мать! Иначе с духовным балансом вас бы не стащили с плиты.
Живи, сын мой, плачь и танцуй. Не бойся, что на том свете ты будешь лизать языком кастрюли, потому что ты уже здесь, в этом мире, и получишь и рай, и ад во всей их полноте. Папа говорил громко, его лицо горело, он весь вспотел. «Вы пришли узнать: чему верить?» Вы угадали: души верующих не ранят. Но чему тебе верить? Вера в жизнь. Чем это закончится, я не знаю. Куда все это делось, я не знаю. Но мне крайне интересно бегать со всеми, а если получится, то и остальных догнать… Зло? Ну зло.
Если кто-то в этом грандиозном соревновании даст мне пинка в виде стойки, я встану и дам по морде. Нет — «подставить нужное». Дамы в лицо, и этим все сказано. — А если его кулак посвежее? — Значит, это моя часть — бегать за ним. — Куда ты хочешь бежать? — На Кудыкиной горе. Какая вам разница — где? Все в одном направлении — хорошее и плохое. «У меня нет ощущения, что я куда-то спешу», — сказал Максим. Итак, слабость в коленях. Паралитический.
Так вот, это доля — нытье на месте. Максим стиснул зубы… Он уставился на священника горячим, злобным взглядом. Почему моей партии так не повезло? — Слабый. Слабый как. вареный петух. Не закатывай глаза. – Попяра!.. А если я тебя, например, в лоб ударю, то как? Хлопать громко, густо — с больными легкими! — ЛО. — Вы видите! Он показал свою руку. — Надежно: произойдет естественный отбор. — Я принес пистолет. — И тебя расстреляют. Ты знаешь это, поэтому ты не хочешь брать с собой пистолет, потому что ты слаб. — Ну, я зарежу тебя ножом.
Я могу. Вы получаете пять лет. Месяц будет болеть и заживет. Ты будешь рисовать пять лет. «Хорошо, почему твоя душа причиняет себе боль?» Я болен, мой друг. Я пробежал только половину дистанции и хромал. Налить. Максим герой. — Вы летали на самолете? — спросил Поп. — Он полетел. Много раз. — А я прилетел сюда в первый раз. Грандиозно! Когда я вошел в нее, я подумал: если эта полетная палуба облажалась, значит, так и должно быть; Я не хочу быть грустным и трусливым. Всю дорогу чувствовал себя хорошо!
А когда он оторвал меня от земли и понес, я даже оседлал бок — молодец. Я верю в полет. В общем, в жизни много справедливого. Сожалеют: Есенин прожил недолго. Именно — с песней. Если бы это была эта песня, она не была бы такой пронзительной. Нет длинных песен. — А в вашей церкви. которую ведут… — У нас не песня, у нас стон. Нет, Есенин… Она жила здесь, как песня. Вы любите Есенина? — Я люблю. — Будем петь? — Я не могу. — Поддержите легко, только не мешайте. — А священник скулил о замороженной зарплате, и скулил как-то так грустно и интеллигентно, что прямо в груди стало больно.
При словах «о, а теперь я и сам стал несколько неуравновешенным» священник ударил кулаком по столешнице, заплакал и замотал гривой. — Дорогой-дорогой! .. Любимый фермер! .. Слишком плохо! Дорогая!.. И я люблю тебя. Справедливый? Довольно поздно? Слишком поздно… Максим почувствовал, что тоже начинает любить священника. — Отец! Отец… Слушай! — Не буду! поп плакал. — Слушай, шины! — Не буду! У тебя слабы коленки…
— Таких, как ты, я побью на первом же километре! Слабость в коленях… Трубка. — Молиться! Поп встал. — Повторяй за мной… — Да пошел ты! .. Поп легко поднял Максима за шиворот одной рукой, усадил рядом с собой. Повторяйте за мной: Верю! — Я думаю! — сказал Максим. — Выше! Торжественный: Верю! Вместе: ве-ру-ю-у! — Во-ру-ю-у! — счастливо вместе. Тогда поп стал захаживать по своему обыкновению: — В авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию, у! В космосе и невесомости! Потому что объективно-о! Все вместе! Подписывайтесь на меня!
— Думаю, скоро все соберутся в большие вонючие города! Думаю, они там задохнутся и снова выбегут в чистое поле! .. Я думаю! — Я думаю! – В барсучий жир, в бычий рог, в стоячую оглоблю! В плоти и мягкости тела!.. Когда Илюха Лапшин открыл глаза, он увидел: рыдание священника яростно швырнуло его могучее тело через всю горницу, пригнулось и закричало, бья себя в бока и грудь: — Эх, верю, верю! Чт-ды, ту-ды, ту-ды — время! Я верю, я верю! М-па, м-па, м-па — два! Думаю, думаю!..
А вокруг священника, подбоченившись, Максим Яриков прекрасно работал и громко повторял женским голосом: — Ух, ух, ух, три! Я верю, я верю! Э-тя, этя — все четыре! — Позади меня! — воскликнул Поп. — Я думаю! Я думаю! Максим привязался к затылку священника, они тихонько протанцевали круг вокруг избушки, потом священник снова присел на корточки, как на льдине, раскрыл руки… Половицы прогнулись. О, я думаю, я думаю! — Ты-на, ты-на, ты-на — пять! Все валы — к черту! Я думаю! Я думаю! А где шесть, там и шерсть! Я думаю! Я думаю!
И священник, и Максим танцевали с таким гневом, с таким угаром, что даже не казалось странным, что они танцуют. Здесь можно либо танцевать, либо сорвать рубашку с груди и плакать и скрежетать зубами. Илюха смотрел, смотрел на них и тоже уселся танцевать. Но он лишь изредка вскрикивал тонким голоском: «Э-ха! Э-ха!» Он не знал слов. Рубашка у папы — на спине — была влажной, под рубашкой энергично шевелились мышечные узлы: он, видимо, раньше совсем не чувствовал усталости, а болезнь еще не успел перекусить его тугие жилы.
Наверное, их не так-то просто съесть: до того, как он сожрет всех барсуков.И надо будет, если его проинформируют, он попросит привести волка пожирнее — он будет не просто идти. — За мной! — снова сказал Папа. И трое, ведомые разъяренным, раскаленным священником, затанцевали по кругу. Тогда священник, как большое тяжелое животное, снова прыгнул в центр круга, наклонили напольные столы… Тарелки и стаканы зазвенели на столе. — О, я думаю! Я думаю!.. Илюха смотрел, смотрел на них и тоже устраивался танцевать тонкий голос: «Э-ха! Э-ха!»
Он не знал слов. Рубаха у папы — на спине — промокла, под рубахой энергично шевелились мышечные узлы: он явно раньше совсем не чувствовал усталости, и болезнь еще не успела прокусить его тугие вены. Их, наверное, не так-то просто съесть: пока он не сожрет всех барсуков. А надо будет, если его проинформируют, попросит привести волка пожирнее — так просто не уйдет. — Позади меня! — снова сказал Папа. И трое, во главе с разъяренным, раскаленным священником, танцевали по кругу.
Тогда священник, как большое тяжелое животное, снова выскочил в центр круга, погнул напольные столы… На столе зазвенели тарелки и стаканы. — О, я думаю! Я думаю!.. Илюха смотрел, смотрел на них и тоже уселся танцевать. Но он лишь изредка вскрикивал тонким голоском: «Э-ха! Э-ха!» Он не знал слов. Рубашка у папы — на спине — была влажной, под рубашкой энергично шевелились мышечные узлы: он, видимо, раньше совсем не чувствовал усталости, а болезнь еще не успел перекусить его тугие жилы.
Наверное, их не так-то просто съесть: до того, как он сожрет всех барсуков.И надо будет, если его проинформируют, он попросит привести волка пожирнее — он будет не просто идти. — За мной! — снова сказал Папа. И трое, ведомые разъяренным, раскаленным священником, затанцевали по кругу. Тогда священник, как большое тяжелое животное, снова прыгнул в центр круга, погнули напольные столы… По столу зазвенели тарелки и стаканы…
Бескорыстие в рассказе Распутина «Уроки французского»
В.Г.Распутин писал как на актуальные, так и на вечные темы, в том числе и на самоотверженность. В одном из своих самых известных рассказов «Уроки французского» он затрагивает эту тему. Главный герой по имени Володя вынужден уехать из дома, чтобы учиться в 5 классе, так как в его родном городе есть только 4 классная школа. Мальчик живет впроголодь, недоедает, поэтому начинает играть на деньги в «чика».
Об этом узнает его учительница французского Лидия Михайловна и хочет помочь. Совершенно незаинтересованная девушка начинает говорить с Володей по-французски и одновременно еще и играет с ним на деньги в «стенку». Но учитель не втягивает ученика в денежную игру, а лишь хочет, чтобы у него были деньги, потому что гордый мальчик прямо помощи не принимает.
Но, как и Сёмка Рысь, Лидия Михайловна не получает вознаграждения за свой поступок: об игре узнает уволивший её директор. Но эта поддержка в самой трудной ситуации запала герою в душу, воспоминания о Лидии Михайловне он пронес через всю жизнь, разве это не награда?
Сюжет
По сюжету нам представлена совершенно обычная семья. Глава семьи, столяр Андрей Ерин, больше ремесленник, чем ремесленник. Его работа не вызывает у него интереса, он работает так, чтобы ему платили. Имеет троих детей, жена не работает. Денег не хватает, а на водку Эрин не копит. В его жизни нет увлечений.
Старший сын, пятиклассник, часто громко учил. Однажды, услышав от него о микробах, Эрин заинтересовалась и очень захотела купить себе микроскоп (рис. 4):
Рис. 4. Отрывок из рассказа
Сто двадцать рублей по тем временам сумма серьезная, реакция жены была соответствующая (рис. 5):
Рис. 5. Отрывок из рассказа
Читатель и не подозревает, что деньги были потрачены на идею, давно зревшую в голове Андрея Ерина. У каждого из персонажей есть свое мнение, своя правда. Мнение жены (рис. 6):
Рис. 6. Настоящая жена
Вы можете понять свою жену, но жизнь Эрин меняется с помощью микроскопа. Его образование закончилось в седьмом классе школы, в жизни он не мог рассчитывать ни на что, кроме неинтересной работы. Это вызывает интерес исследователя (рис. 7):
Рис. 7. Отрывок из рассказа
Этот свет от появления радости в его жизни (рис. 8):
Рис. 8. Отрывок из рассказа
Читатель наблюдает за диалогом (рис. 9):
Рис. 9. Отрывок из рассказа
Жизнь Андрея Ерина изменилась: вернулся интерес. После того, как в доме появился микроскоп, возникла страсть, которую герой рассказа потерял в своем творчестве (рис. 10):
Рис. 10. Отрывок из рассказа
В его жизни появляются эмоции, появляется уважение к окружающим. Селяне воспринимают его как ученого (рис. 11):
Рис. 11. Отрывок из рассказа
Все рушится, когда жена узнает, что микроскоп — это не приз, а деньги, взятые из сберегательной книжки.
Для героя история заканчивается почти трагически (рис. 12):
Рис. 12. Отрывок из рассказа
Читайте также: Вино из одуванчиков краткое содержание читать с картинками
Есть и другие примеры бескорыстных поступков:
- подать милостыню нищему;
- покормить бездомного кота;
- уступи место в автобусе
- отвезти убитую кем-то собаку в ветеринарную клинику;
- помочь старику нести домой тяжелые сумки;
- помогите маме убраться.
Самое главное – делать их с чистым сердцем, не ожидая взамен никакого вознаграждения.
Самоотверженность, или альтруизм, — результат правильного воспитания. Воспитывать его в ребенке нужно с самого раннего возраста. Некоторые родители учат своих отпрысков жадности и отношениям, основанным на наживе. Это в корне неверно. Ведь если человек, не желающий помочь другому, попадет в беду, возможно, никто не придет на помощь. Поэтому, чем больше будет на земле самоотверженных и добрых людей, тем лучше и прекраснее будет мир.
Герои рассказа
В повести два мастера — Сёмка Рысь и никому не известный зодчий XVII века, с которым Сёмка ведет искренний и профессиональный диалог. Сквозь «тьму небытия» древний мастер Сёмка отвечает на понятном только им двоим языке народной архитектуры.
«Я, как все, или того хуже, пью», — говорит Сёмка священнику в ответ на вопрос: «Веришь?» Но в конце рассказа ясно показано, почему Сёмка пьёт — из-за невостребованности, неумения делать в жизни то, для чего он предназначен.
Это тем более обидно, что вокруг Сёмки люди все хорошие, но тоже, так сказать, недостойные своего призвания: и цыплятоголовый писатель, и попы, на которых давят большевистские рамки, и областные чиновники, совсем зависит от московских властей.
Мой взгляд на любимый рассказ Шукшина «Мастер»
В.М. Шукшин «Мастер»
Василий Макарович Шукшин — явление уникальное.
Он прожил всего сорок пять лет, но того, что он успел, хватило бы на многие жизни, одних только историй у него было более ста двадцати.
Каждый рассказ Шукшина заставляет задуматься о серьезных проблемах современности, о жизни, о поведении человека, его поступках. Шукшин хотел пробудить нашу совесть, чтобы мы могли подумать о том, что с нами происходит?
Главное в поле зрения В. Шукшина — человек. В каждом рассказе об авторе он предстает зримо, с множеством точных бытовых и психологических подробностей. Герои Шукшина, по словам автора, «люди простые, но всегда неравнодушные…».
Шукшин не дает ответов в своих произведениях. Его рассказы просто пища для размышлений. За внешней простотой его произведений скрываются почти неисчерпаемые глубины смысла.
Одним из моих любимых произведений В. Шукшина является рассказ «Мастер».
Не претендую на полноту изучения текста, но постараюсь обобщить свои наблюдения и выводы.
Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого имеет в виду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое имя говорит, прежде всего, о единстве, слиянии душ Семки и безымянного основателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, чему не препятствует разлука во времени; во-вторых, подчеркивает обобщающее значение слова «мастер» как творческого начала в человеке.
История начинается сказочно: «Жили-были…
Уже первая фраза открывает нам судьбу героя.
Она настраивает нас на необычную историю Семки.
Почему его зовут Семка, а не Семен?
Полное имя Семен, в переводе с иврита — слышал.
Мужчины с этим именем очень талантливы.
Несомненно, этот прием является средством выделения героя среди других персонажей. А селекция — это обычно изоляция. Автор как бы хочет подчеркнуть «инаковость» своих персонажей, их неординарность.
Выбор имен в произведениях Шукшина и форма их представления не случайны.
По Ожегову, имя – это личное имя человека, дано при рождении.
Уже в первом предложении рассказа мы узнаем настоящее имя героя — Семка Рысь, а должно быть Семён. Так что трансформация имени происходит сразу.
Портрет его довольно непривлекателен: высокий, худощавый, с большим носом — совсем не герой с виду. Но тут Семка снимает рубаху, остается в одной майке. а потом играет топором, весело лает с бригадиром, тогда видна вся удивительная сила и мощь Семки. Она в руках. Руки у Семки не громоздкие, не бугристые, ровные от плеча до лапы, толстые, как бы лепные. Красивые руки.
Да и авторская характеристика героя построена на антитезе: мерзавец, но непревзойденный мастер. Выявляет сущность человечества.
Семка пропивает все «левые» деньги, полученные благодаря своему мастерству, и, может быть, поэтому «непревзойденного плотника» в селе называют уменьшительно-ласкательным словом Семка, не оказывая должного уважения мастеру. Семка непонятен людям: ведь он не использует свои способности для обогащения, для достижения прочного положения в жизни.
«У тебя золотые руки! Ты умеешь жить! Ты бы катался как сыр в масле, если бы ничего не пил.
— А я не хочу сыр в масле. Коньки.»
Почему Семка пьет?
Сам он объясняет это тем, что после выпивки лучше думает о людях.
— Я собираюсь порезаться, не так ли? И я собираюсь на неделю — кажется, виновата перед тобой все. Я думаю, что вы лучше меня. Но я не пил уже полтора года, так что я насмотрелся на вас… Тьфу!»
Душа героя ищет добра и красоты, но неумело.
И вдруг жизнь Семки изменилась, он обрел смысл, даже пить бросил. Почему?
Талицкая церковь привлекла его внимание. Она показалась Семке необыкновенно красивой — настоящей красотой, бесполезной и сдержанной, над которой время не властно.
«Небольшой открылся вдруг, как раз за склоном, идущим вдоль дороги на Талицу. Почему-то древние ставили его не на холме, как обычно, а под наклоном. Семка с детства помнил, что если пойти на Талицу и подумать, то на повороте, на склоне вздрогнешь — вдруг увидишь церковь, белую, нарядную, легкую, среди тяжелой зелени тополя.»
Сравним описание двух церквей. В Чебровке тоже была церковь, но явно более позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже долгое время была закрыта и оставила трещину в стене.
Чебровскую было видно за пять километров — на это и рассчитывали строители… Вроде бы — две церкви, одна большая, на холме, другая где-то под откосом пряталась — какая из них выиграет, если сравнить? Маленький выиграл, под наклоном. Всем брала: и то, что было легко, и то, что вдруг открывало глаза…
Чебровскую видно с расстояния пяти километров — на это и рассчитывали строители. Талицкая как бы нарочно была скрыта от бездеятельного взора, и только тем, кто шел к ней, она тотчас появлялась.»
Поэтому Семке она кажется особенно человечной, искренней. О чем думал Семка, глядя на церковь?
Проблематика
Таким образом, корень зла преподносится ясно, недвусмысленно, но делается это так, что его нельзя отсрочить. Ведь формально московские власти правы: в России важнее храмы. Проблема в том, что Россия огромная, а человек остается один.
Мартин Иден
В «Мартине Идене» Джека Лондона бедные и простые люди — настоящий пример самоотверженности. Одной из таких героинь является Мария Сильва, женщина, которая занимается тяжелым поденным трудом и у которой Мартин Иден снимает комнату. Поначалу она кажется герою глупой и грубой и даже раздражает его, но потом он понимает, какая прекрасная душа у этой женщины, огрубевшей от жизненных трудностей и воспитывающей нескольких детей .
Когда Мартин Иден оказывается без денег и заболевает, Мария не раздумывая приходит ему на помощь. Несмотря на то, что сама женщина живет в нищете, она кормит героя, фактически отнимая кусок хлеба у собственных детей. Он приглашает к себе врача, покупает лекарства, не берет денег за комнату для Мартина.
Самоотверженная и благородная женщина спасает жизнь герою — благодаря ей Мартин выздоравливает и снова начинает писать.
«Мастер», краткое содержание рассказа Шукшина
Сёмка Рысь — балбес, непревзойдённый плотник Чебровки, настоящий мастер своего дела. Вся его власть в его руках, люди называли их золотыми. Изготовленные им шкафы пользовались спросом. А кабинет для писателя оборудовал в райцентре, приспособив его к деревенской даче, потому что писатель скучал по родному городу.
Автор показал Сёмке старинные иконы, прялки, книги о старине. Тем же летом Семка заинтересовался церковью в селе Талица, что в трех верстах от Чебровки. Таллица состояла из 8 дворов (ранее их было 20). Церковь была закрыта и стояла прямо за углом, на склоне, не на горе, как обычно, а внизу. Была еще церковь в Чебровке, закрытая и даже треснутая, большая, на холме. Но маленькая Талицкая победила: она была яркой, белой и вдруг открылась.
Однажды в выходной день Сёмка пришел в Талицкую церковь и стал думать о мастере-строителе, работа которого до сих пор радует людей. Сёмка заметил, что четыре камня под карнизом светятся, и понял, что у мастера есть идея оштукатурить всю восточную сторону, чтобы вся церковь осветилась на восходе солнца.
Сёмка вошел в церковь через подвал и понял её тайну: мастер убрал прямые углы внутри, разрушил квадрат, как бы раздвигая стены, и поставил внизу тёмные камни, наверху более светлые, а купол сделал из светлого полированного камня.
На следующий день Сёмка поехал в уездный городок действующей церкви. Отец Герасим сказал, что церковь построена во второй половине XVII века, но имени мастера не знал. Сёмка стал просить церковь, у которой есть деньги, отремонтировать такую красоту. Он взялся отремонтировать его сам до холодов, если бы у него было два-три помощника.
Священник велел Сёмке ехать с этим вопросом в митрополию, потому что церковь восстанавливает государство в своих целях. На вопрос, верит ли, Сёмка ответил, что дело не в этом, что он, как и все, даже пьёт. Жалко только, что такая красота утеряна.
Священник дал Семену денег на поездку в область и пообещал позвонить в столицу, а на обратном пути попросил позвать его.
Митрополит принял Сёмку радушно, сказал, что тоже не знает имени мастера, но знает Владимирскую и Московскую церкви. Митрополит пояснил, что ремонтировать храм не разрешают, ибо какая будет борьба с религией, если будет открыт новый приход.
Митрополит посоветовал мне написать бумагу в облисполком, что церковь кажется народу ценной. А если в области откажут, пишите в Москву, оттуда могут прислать комиссию. Поняв, что такую работу он написать не сможет, Сёмка решил обратиться к писателю. Его неприятно поразило то, что у митрополита был дом с 8 комнатами и Волгой во дворе. Сёмка решил разобраться со своими исконно советскими властями.
Сначала пошел Сёмка к писателю, а его не было дома. Тогда мастер пошел к председателю облисполкома и сразу пришел к нему, потому что секретарь принял его за кого-то другого. Сёмка объяснил председателю, что взял на себя ремонт Талицкого храма, потому что «это гордость русского народа, и все от него отказались». А церковь может «стоять еще 300 лет и радовать глаз и душу». Председатель передал Семку Завадскому, находившемуся в облисполкоме «по этой части».
Завадский выслушал Семена, нашел нужную папку и рассказал все, что известно о Талицкой церкви. Это церковь «на крови», на месте убийства одного из князей Борятинских. Архитектор неизвестен, как памятник архитектуры он не представляет ценности, поскольку копирует владимирские храмы, а его небольшие размеры связаны со скромными материальными возможностями.
Завадский сказал, что отправил запрос в Москву, что он привез специалистов для осмотра церкви, а торец необычной формы на дне — это укрепление разрушенного погребениями фундамента. Он показал фотографию владимирского храма XII века, которую повторила Талицкая церковь, и сочувствовал обманутому Семену, как Завадскому.
По дороге домой Сёмка заехал к отцу Герасиму, находившемуся на службе, отдал семье остальные деньги, оставил себе по дороге домой и за бутылку красного, долг обещал прислать по почте. С тех пор он не говорил о Талицкой церкви, никогда не смотрел на нее, и никто не спрашивал его, куда и зачем он пошел.
Сюжет и герои одного из рассказов В. Шукшина. («Мастер»)
Человеческие печали и печали — живые трепетные нити. В. М. Шукшин Раннее сиротство, беспризорная юность, болезни, поздняя учеба, зрелые годы без крыши над головой — так трудна и трудна судьба Василия Макаровича Шукшина. Он прожил всего сорок пять лет, из которых только десять-двенадцать смог отдать творчеству.
Но и этого ему оказалось достаточно, чтобы написать более ста двадцати рассказов, два романа, несколько рассказов, сценариев и пьес, поставить пять художественных фильмов
по собственным сценариям, сыграв более двадцати ролей. Этого хватило бы на несколько долгих и полнокровных творческих жизней, но накануне своей безвременной кончины он и сам считал, что, по большому счету, только начинает творить по-настоящему. Такой «поломкой пера» стал рассказ «Мастер».
Действие простое: ведь это и есть сама жизнь. Шукшина, как художника, умиляли все проявления быта, он не делил увиденное и услышанное на главное и второстепенное, а считал, что все, что есть в жизни человека, важно и заслуживает того, чтобы уйти на страницы рассказов и пленочные кадры. Он никогда особо не искал материал для творчества, жил так, как будто все мы живем, видели и слышали то же, что видим и слышим.
Но где мы равнодушно скользнули глазами — ничего особенного, пожали плечами — ничего интересного, наскучили — как долго тянется время, убивали часы ожидания и праздного времяпрепровождения — там, именно там Василий Макарович видел и слышал и интересное, и особенное , и многозначительный, и умный, и веселый, и грустный. «Жил-был некто Семка Рысь в селе Чебровка». — начинает свой рассказ В. М. Шукшин.
А в авторской речи звучат знакомые с детства сказочные интонации, которые завораживают автора, превращая столярного «гада» в фольклорного героя, хотя автор и предупреждает нас, что Семка «совсем не герой с виду», а «высокий , тонкий, носатый». Ведь Алеша Попович тоже не отличался богатырской внешностью. Психические порывы и поступки делают человека героем быть достойным человеком. С первых строк предупредите Шукшина: «Семка не злой человек.
Но он, как он говорит, «все на свете стало немым», и он растрачивает свои «лошадиные силы» на что угодно — крича, насмехаясь, шалил где-то — приятное дело. Много пьет временами. Правда, я полтора года в рот не брал, потом надоело и опять стал поддаваться. Односельчане пугали его, уговаривали: » У тебя золотые руки!. Вы бы катались как сыр в масле, если бы не так! Выпей что-нибудь».
А в ответ: «А не хочу, как сыр в масле. Гладкий. Две детали: «золотые руки» и семкино «не хочу» — не капризное и потерянное, а уверенное, даже не светло, но убежденно. И возникает вопрос: а почему Семка пьет? Оказывается, выпив, как признается сам плотник, он лучше думает о людях. И вдруг понимаешь, что душа этого человека ищет добра и красоты, но к сожалению, как-то неуместно.
А чуть позже автор расскажет нам, что Семке Рысь понравилась церковь, стоявшая в селе Талица: «Каменная, маленькая, она открылась взору — вдруг, прямо за склоном». Мастеру она показалась необычной
Мастер
Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, мерзавец, но непревзойденный плотник. Длинный, худой, с большим носом — совсем не герой с виду. Но вот Семка снимает рубашку, остается в одной футболке, выгоревшей на солнце. И тогда, когда он играет топором и весело лает на бригадира, тогда видна вся удивительная сила и мощь Семки. Она в руках. Руки у Семки не громоздкие, не бугристые, они гладкие от плеча до кисти, толстые, как литые. Красивые руки.
Топор в них игрушка. Кажется, такие руки не знают усталости, и Семка для храбрости кричит: — Что мы вам, машины? Так включи меня — я остановился. Но будь осторожен — я пинаю! Семка не злой человек. Но у него, как он говорит, «все на свете потеряло дар речи», и он тратит свои «лошадиные силы» на что угодно: кричать, издеваться, шалить где-то — милое дело.
Временами много пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом надоело и опять стал давать. Почему, Семка? они спросили. — Так что же — хоть какой-то смысл, я сейчас порежусь, да? А я неделю хожу — вроде виновата перед тобой. Меня ни в коем случае не тянет досаждать вам, тогда я должен думать о вас обо всех. Я думаю, ты лучше меня. Но я не пил полтора года, так что насмотрелся на тебя. Фу! А так: я же не каждый день под бочку валяюсь.
Он не был безобразен, когда был пьян, жену не оскорблял — просто не замечал ее. «Погоди, Семка, ты напьешься», — пугали его. — Они все такие, пьяницы: месяц, два, три не пьют, а потом все в шкуру пропадают. Подожди т. Что вы сделали такого особенного, что вас чтят и хвалят? Я работаю на том же уровне, что и вы, мои дети обуты и одеты, я не ворую, как и все. У тебя золотые руки! Вы можете знать, как жить!. Ты бы катался, как сыр в масле, если бы ничего не пил.
— А я не хочу сыр в масле. Гладкий. Правда, из дома он ничего не пил, всю зарплату отдавал семье. Он пил на то, что зарабатывал налево. Он мог «починить» такой шкаф, что у людей глаза разбегались. Приехали издалека, попросили сделать, заплатили большие деньги. Даже один писатель, проведший лето в Чебровке, взял его с собой в райцентр, и там оборудовал ему кабинет.
Оба думали «встроить» контору в деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родине). — Ничего себе, плохие деньги! — удивились селяне, когда Семка рассказал им, что за хижину они сделали в современном таунхаусе. — Шестнадцатый век! — Положили брусок на паркет, обстрогали и все — даже не покрасили. Стол тоже был сколочен из досок, вдоль стен стояли скамейки, в углу лежал лежак. На лежаке нет ни матрасов, ни одеял.
